У каждого внутри - свои преграды
И хитро изощрённые пароли.
На полках пылью покрываются награды
За все удавшиеся нам когда-то роли.
В кассетных плёнках отраженье прошлого
Растянем параллельно грубых рук.
И запах эпатажного и пошлого
Фальшивого страдания и мук.
Нам выдадут таблетки в скромных порциях,
Чтобы загладить ощущение вины.
Мешаем жизнь и декаданс в своих пропорциях,
В оттенках психотропной желтизны.
Поговорим о том, о чём молчат.
И тишина - о том, на что вся вера.
Чему отнюдь не каждый будет рад.
Чему не каждый, но так сильно предан.
Не будем падать в абстракционизм.
Я просто очень рад, что, наконец-то,
Весь грубый фарс и псевдо-символизм
Ушли походкой опьянённых терций.
Я присягну на верность вечному кошмару -
Я буду помнить: по моей вине
Не зарастёт неоперабельная рана -
Неизлечимость жизненных клише.
Мне так спокойнее, когда за полночь
В изгибах пыльных мёртвых простыней
Ко мне подкрадываться будет помощь,
Её отвергну жестом королей.
Мне было б проще рассказать о многом
В крючках и галках стихотворных строк.
Меня бы понял, может, Павел Коган,
Увы, отживший свой недолгий срок.
Я написала бы о душных городах,
Которых нет на синем шаре Мира.
О том, как люди выглядят в гробах,
Куда ложатся после местного трактира.
Насколько сильно может ранить нота,
Как режут пальцы белые стихи.
Как щёлочь нашего высокого полёта
Нейтрализует кислота асфальтовой любви.
Но я молчу, сдувая пепел с брюк,
И руки с дрожью складывают оригами.
Мы тренируем наш смертельный трюк,
Опасней становящийся с годами.
Я не сотру из памяти своей
Ни строк, ни нот. И в иступленье
Я вспомню радость, горечь, грубость всех затей
И задохнусь от сласти искупленья.