Через 1.5 часа - закат.
Я задумываюсь.

upd:

upd:
Расстояние до горизонта можно вычислить по формуле: S = [(R+h)2 - R2]½
где: R - радиус Земли 6367250 м.
h - высота наблюдения над поверхностью

*задумалась*
Я придумаю, как на него попасть.

@темы: выговоренное

---

Мы зачем-то гнались за Солнцем
Танцующим по горизонту
Оно иногда поворачивалось
И манило нас за собой
Мы даже ему молились
Чтобы оно изменило ритм танца
Тщетно
Нас было слишком много во мне.
Кто-то бежал слишком медленно
Кому-то не хватало смелости
Вот Тайлер, например, вообще не любит закаты
Он вообще циничная взрослая сволочь, которую приходится запирать, этот Тайлер
Каждую зиму, с тех пор, как появился
А Безумный Шляпник был приятно взволнован
И тащил за руку Алису
Которая поглядывала
То на него
То на Чушь
И, придерживая норовящее
Задраться
Платье
Думала о том, кто же пойдёт в результате в магазин.
Наги судорожно отправлял Шульдиху блатные смс-ки
С просьбой
Перезвонить
И мысленно пытался попросить его выглянуть в окно.
Маркиза размышляла над тем
Что Солнце сейчас
Танцует над Серебряным Бором.
Магнето отправлял всё те же смс-ки Чиппи
И так же хотел, чтобы она хотя бы вышла на балкон
А ещё обещал себе
Что когда-нибудь обязательно покажет ей
Как танцует Солнце
Мелло вспоминал туманные небеса Нью-Йоркского гетто
Ира рассказывала
Женщине Не Остановке
Куда они все бегут
И просила
Не считать их сумасшедшими
Женщина На Остановке поняла её
И поддержала
Рассказав, как было красиво, когда Солнце танцевало
Прямо у Неё над головой
В общем
Долго мы гнались за ними
Я тоже хочу танцевать
С Горизонтом.

~*~

@музыка: Maybe tomorrow - Stereophonics

@темы: осколки счастья, раскадровка памяти

---

Тысяча ирисок в рассрочку тому, кто сможет доказать, что в "Алисе ..." все персонажи не были самОй Алисой.

@музыка: Ежи и Петруччо, again

@настроение: хитрое)

@темы: а ну-ка

---

Мы бьём чашки с кофе, встряхиваем бутылки, обливаем друг друга пивом и разговариваем с Шарлоткой, которая пытается превратиться во что-то более вразумительное, чем тесто, вторые сутки.
Она для нас уже почти что родная.
Сначала - девушка, затем - завтрак.
Смена чашек тускнет перед фееричностью истерического смеха в душе, где ты намыливаешь голову себе и не, одежда липнет, а скулы сводит.
В такие моменты чувствуешь себя напрочь снесённым. Без "до" и без "после". И живым.
Но и "до", и "после" возвращаются с сухостью одежды и необходимостью убираться на кухне.
Однако, это уже не столь важно.
Мы давно ничего никому не доказываем. От того сами и страдаем.
А ночью была написана мелодия, которая к утру оказалась саундтрэком к "Фонтану" Аранофски. Отчаянные попытки уникальности схитрить.
Я всё равно возвращаюсь к размышлениям о "себе" и "человеке", "лете" и "зиме", и своему, которое никогда не выходит из головы дольше, чем на 3 минуты - покурить.
Самое печальное из всего этого - потеря способности вербализировать.
Да, я мастер на непонятные посты, пышущие "глупостью".)

@настроение: хорошее в границах приемлемости)

@темы: rock-'n-roll in High School

---

Мой Северо-Запад истекает 307ым наводнением. И я бы пошла по рельсам. Но уже светает.
Фарфоровые куклы умерли, ожидая, когда в них снова вдохнут жизнь. А у меня не хватает на них волшебства. Пока что.
Ещё пол года назад я оставляла на ночь на окне шоколадную конфету, чтобы феи и Муза не остались голодными. Ещё я кормила Сказку малиновым вареньем. И обнимала монитор, представляя, что обнимаю людей. Разговаривала с Воздухом и улыбалась стенам. Я бы и сейчас не против. Но такое ощущение, что умерли даже фонарики, свисающие с занавесками, отпечатки руки и ноги, вырезанные из "Маленького Принца", приклеенные к потолку, и всякие прочие чудесности. На самом деле все просто уже спят.
А мои окна снова с эффектом плацебо: смотришь в них, и кажется, что за ними нет войны и боли, есть только осень.
Моя маленькая вселенная полу-разрушена и ожидает дальнейшего приговора.
Казнить нельзя помиловать. [c]
В сущности это всего лишь комната, где я бываю реже, чем где бы то ни было ещё.
И можно считать это откровенной подутренней бредятиной.
Но для меня это правда важно.
Отсюда всегда было спокойней смотреть на мир.

@музыка: Radiohead - Idioteque

@настроение: Chysh Pierrot de Com - официальное полное имя chysh_com, извлечённое из недр подсознания давным-давно

@темы: выговоренное

---

Когда вырастем, обязательно поедем на Алтай. Ходить. Смотреть и дышать. А ещё купаться. И плакать от счастья. Ты и я.

@музыка: в голове играет ГДР - друг из Голландии

@настроение: ^______^

@темы: осколки счастья, friends will be friends

---

В переходе погаснут лампы,
Музыкант зачехлит гитару.
Мы обходим старательно штампы,
Избегаем ошибок заядлых Икаров.
На моей недостроенной ветке
Поезда засыпают в мыслях.
Мои руки ловят ветер,
Ссадины сохнут быстро.
Подо мной текут лже-каналы
Недосказанного кем-то мусора.
Прорасту сквозь песок кораллом
И украшу Вам шею бусами.
Буду резать, колоть гладкость кожи
Неприличными яркими красками.
Прекратите Вы звать меня "Боже" ...
Не всё прикрывается масками.


Когда мелодии ложатся под колёса,
Когда стихи кричат, не разжимая чьих-то губ,
Когда на всё нацелены вопросы,
Когда язык для откровенности так груб.
Когда не хочется кичиться даром мыслить,
Когда проклятье - всем, в ком есть тот дар,
Когда пытаешься остаться чистым,
Сдирая с кожей лживости загар.
Когда уже которую неделю
Готов кому-то что-то отдавать.
Когда готов валяться на коленях:
Плевать на гордость и колени рвать.
Когда за честность - только тонны невезенья,
Когда на правду - непокорный взгляд.
Когда всё это выливается в терпенье.
Когда все просто курят и молчат.
Когда по песням это выглядит иначе.
Когда кричишь мелодии, закрыв глаза
И представляя, кто кому даст "сдачу"
За переплаченное всем из нас сполна.
Когда надежда, сука, сдохнуть не желает:
Прерогативу жить ей выдали года.
Когда никто ничто уж не меняет
И не спасёт. Когда кругом - вода.
Когда сбегают пузырьки с твоим дыханьем,
Поймать не поднимается рука.
Когда любая фраза - как признанье
Под ярко-красным светом фонаря.
Когда во сне - не птицы, а загадки;
И километры слов - по вечерам.
Когда всё это откровенно гадко:
Что Сударь мне и, Сударь, что я - Вам.
Когда ты взвесишь всё, что "за" и "против",
Когда в себе улики смело подожжёшь,
Тогда в минорной, но предельно "чистой" ноте
Ты что-то новое откроешь и споёшь.

"Пусть мой голос пойдет за вами,
Расскажет сказку,
Согреет словами,
Добавит красок.


Откроет окна,
Сломает двери,
Вернет дыханье,
Научит верить."
[c]

@темы: архив лабуды

---

У него необыкновенные стихи. Их нужно читать вслух. И он не отпускает.

Андрей Вознесенский. "Эскиз поэмы".

ЭСКИЗ ПОЭМЫ

I

22-го бросилась женщина из застрявшего лифта,
где не существенно —
важно в Москве —
тронулся лифт
гильотинною бритвой
по голове!

Я подымаюсь.
Лестница в пятнах.
Или я спятил?
И так до дверей.
Я наступаю рифлеными пятками
по крови твоей,
по крови твоей,
по крови твоей...

«Милая, только выживи, вызволись из озноба,
если возможно — выживи, ежели невозможно —
выживи,
тут бы чудо!— лишь неотложку вызвали...
выживи!..
как я хамил тебе, милая, не покупал миндалю,
милая, если только —
шагу не отступлю...
Если только...»

II

«Милый, прости меня, так послучалось,
Просто сегодня
все безысходное — безысходней,
наипечальнейшее — печальней.

Я поняла — неминуема крышка
в этом колодце,
где любят — не слишком,
крикнешь — не слышно,
ни одна сволочь не отзовется!

Все окружается сеткой железной.
Милый, ты рядом. Нет, не пускает.
Сердце обрежешь, но не пролезешь.
Сетка узка мне.

Ты невиновен, любимый, пожалуй.
Невиноватые — виноватей.
Бьемся об сетку немилых кроватей.
Ну, хоть пожара бы!

Я понимаю, это не метод.
Непоправимое непоправимо.
Но неужели, чтобы заметили —
надо, чтоб голову раскроило?!

Меня не ищи. Ты узнаешь о матери,
что я уехала в Алма-Ату.
Со следующей женщиной будь повнимательней.
Не проморгай ее, женщину ту...»

III

Открылись раны —
не остановишь,—
но сокровенно

открылось что-то,
свежо и ноюще,
страшней, чем вены.

Уходят чувства,
мужья уходят,
их не удержишь,

уходит чудо,
как в почву воды,
была — и где же?

Мы как сосуды
налиты синим,
зеленым, карим,

друг в друга сутью,
что в нас носили,
перетекаем.

Ты станешь синей,
я стану карим,
а мы с тобою

непрерываемо переливаемы
из нас — в другое.

В какие ночи,
какие виды,
чьих астрономищ?

Не остановишь —
остановите!—
не остановишь.

Текут дороги,
как тесто город,
дома текучи,

и чьи-то уши
текут как хобот.
А дальше — хуже!
А дальше...

Все течет. Все изменяется.
Одно переходит в другое.

Квадраты расползаются в эллипсы.
Никелированные спинки кроватей
текут, как разварившиеся макароны.
Решетки тюрем свисают,
как кренделя или аксельбанты.

Генри Мур,
краснощекий английский ваятель,
носился по биллиардному сукну
своих подстриженных газонов.

Как шары блистали скульптуры,
но они то расплывались как флюс, то принимали
изящные очертания тазобедренных суставов.
«Остановитесь!— вопил Мур.— Вы прекрасны!..»—
Не останавливались.

По улицам проплыла стайка улыбок.

На мировой арене, обнявшись, пыхтели два борца.
Черный и оранжевый.
Их груди слиплись. Они стояли, походя сбоку
на плоскогубцы, поставленные на попа.

Но-о ужас!
На оранжевой спине угрожающе проступали
черные пятна.

Просачивание началось.
Изловчившись, оранжевый крутил ухо
соперника
и сам выл от боли —
это было его собственное ухо.
Оно перетекло к противнику.

Мцхетский замок
сползал
по морщинистой коже плоскогорья,
как мутная слеза
обиды за человечество.

Букашкина выпустили.
Он вернулся было в бухгалтерию,
но не смог ее обнаружить,
она, реорганизуясь, принимала новые формы.

Дома он не нашел спичек.
Спустился ниже этажом.
Одолжить.
В чужой постели колыхалась мадам Букашкина.
«Ты как здесь?»
«Сама не знаю — наверно, протекла через потолок».

Вероятно, это было правдой.
Потому что на ее разомлевшей коже,
как на разогревшемся асфальте,
отпечаталась чья-то пятерня с перстнем.
И почему-то ступня.
Радуга,
зацепившись за два каких-то гвоздя в небе,
лучезарно провисала,
как ванты Крымского моста.
Вождь племени Игого-жо искал новые формы
перехода от феодализма к капитализму.
Все текло вниз, к одному уровню,
уровню моря.
Обезумевший скульптор носился,
лепил,
придавая предметам одному ему понятные
идеальные очертания,
но едва вещи освобождались
от его пальцев,
как они возвращались к прежним формам,
подобно тому, как расправляются грелки или
резиновые шарики клизмы.

Лифт стоял вертикально над половодьем, как ферма
по колена в воде.
«Вверх — вниз!»
Он вздымался, как помпа насоса,
«Вверх — вниз»,
Он перекачивал кровь планеты.

«Прячьте спички в местах, недоступных детям».
Но места переместились и стали доступными.
«Вверх — вниз».

Фразы бессильны. Словаслилисьводнуфразу.
Согласные растворились.
Остались одни гласные.
«Оаыу аоии оааоиаые!..»

Это уже кричу я.
Меня будят. Суют под мышку ледяной градусник.
Я с ужасом гляжу на потолок.
Он квадратный.

P. S.

Мне снится сон. Я погружен
на дно огромной шахты лифта.
Дамоклово,
неумолимо
мне на затылок
мчится
он!

Вокруг кабины бьется свет,
как из квадратного затменья,
чужие смех и оживленье...
нет, я узнаю ваш гул участливый,
герои моего пера,
Букашкин, банщица с ушатом,
пенсионер Нравоучатов,
ах, милые, etc,

я создал вас, я вас тиранил,
к дурацким вынуждал тирадам,
благодарящая родня
несется лифтом
на меня,

я в клетке бьюсь, мой голос пуст,
проносится в мозгу истошном,
что я, и правда, бед источник,
пусть!..

Но в миг, когда меня сомнет,
мне хорошо непостижимо,
что ты сегодня не со мной.
И тем оставлена для жизни.

1965

@темы: эхо

---

дети пишут письма б-гу [c] Элен, 10 класс

Господи, лето ведь! условности какие..

Ирен, 11 класс

@темы: письма б-гу

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

На этих самых разностях построен этот мир. [c]

Господи, скинь мне на голову фотокамеру с ручной настройкой выдержки, диафрагмы и режима фокусировки. *посмотрела на небо, не дождалась ответа, пошла дальше читать литературу*.

в компе нашла забавности)

P.S.: а глаз неканонен, ибо правый, а там был левый, если мне память не изменяет. Ай-ай-ай. Мне не стыдно)

@музыка: Parakiss OST

@темы: раскадровка памяти

---

Высоковольтные башни ко мне протянут руки оголённых проводов,
Возьмут за горло так нежно, чтоб больше не было страшно, и пожелают приятных снов.
Под сенью электрического шёпота с таким приятным тембром
Я опущу рубильник,
Поставлю на random
И буду склеивать обрывки несказанных слов.
...
Нас стащит с дивана приступ летней простуды.
Актёр в совершенстве забудет слова.
Мы будем суфлировать в замёрзшие трубы
Соседям по дому, у которых перманентно болит голова.
Мы ветренным смехом взойдём на подмостки.
Внимательность зрителя слепит глаза.
У нас не прописаны роли: мы рвём связки на отголосках...
Всё это .. по-своему просто.

@настроение: м? в нули убито настроение.

@темы: архив лабуды

---

творчество трёхгодичной давности.

Она. Она просыпается. Планета Земля. Снова ничего не получилось, а как хотелось. Сейчас глубокая ночь и она снова проснулась на этой планете. Снова рухнули мечты. Но это ничего – она вскоре снова ляжет спать и надежда проснуться где-нибудь ещё или вообще не просыпаться снова просочится в её сознание. Снова. Вот почему. В этом мире уже всё испробовано, все дороги неоднократно пройдены, а так хочется жить. Хочется открывать новое и неизведанное, но не здесь, хочется попасть туда, где ты никто, где тебя никак ещё пока не зовут, где жизнь начнётся заново, где можно делать жизненные открытия каждую ночь. Ночь. Только так. Это время, когда живёт она. Полумрак – это её среда обитания. Нет преград, есть только мечты и надежды. И они такие реальные, что больше ничего не требуется.
Она встаёт с постели. Компьютер включен, программа запущена. Она садится и начинает печатать. Ни про что, про то, что в мыслях. И руки не успевают, губы проговаривают каждый слог. Она отвлекается, встаёт и открывает окно. Ночной воздух проникает в комнату, вздувает занавески и закрывает дверь – теперь есть только она и темнота. Вдыхает. Ночной воздух – он сам по себе особенный – чувствуется свобода, абсолютная свобода и предвкушение новых возможностей, которые она так ищет. Ещё с минуту она стоит у окна. Как это прекрасно – просто жить. Потом отходит. Одевается и выходит из квартиры. В подъезде темно и тихо. Она тревожит спокойствие мира механическим звуком вызванного лифта, но тут же разворачивается и уходит в сумрак лестничной клетки. Спускается и выходит на улицу. Снова глубокий вдох – и прямо. Никуда, снова. И так каждый раз. Просто как хочется, а не хочется ничего – отсюда вывод: никак.
Мысли сплетаются в сеть и ловят сознание. Оно рвётся и метается, наконец – сдаётся. Она останавливается в каком-то дворе и садится на качели. Вокруг – никого. Ни одно окно не горит на стене каменной глыбы стоящего перед ней дома. Там спят люди. А утром они уйдут по делам.
У неё тоже есть дела. У неё много дел – ей нужно успеть пожить. Она достаёт пачку и зажигалку. Она закуривает сигарету, судорожно вдыхая дым и концентрируясь всем своим существом на процессе циркуляции дыма из ротовой полости к лёгким и обратно. Это кажется ей бессмысленным на данный момент. Она кидает сигарету и идёт.
Он. Он просыпается уже в который раз в своей жизни. Каждый раз – одна мысль: жить для себя. Это стало его девизом. Когда все вокруг смотрят на него как на психа, ему это нравится: значит, он не такой, как они, и они это понимают. Он улыбается. Разминка мышц лица и ничего более. Он вспоминает то, что будет завтра, он знает: это уже было когда-то с кем-то много лет назад. У него есть цель – написать историю, то, что ещё не происходило. Он, как художник, рисует картину и смешивает новые цвета на палитре. Он пытается сам устроить жизнь, новый сценарий, которого ещё не было. Он выходит из дома и идёт куда-то. Он знает, что они встретятся, непременно встретятся, потому что у него нет денег, и хочется курить.
Они. Они знакомы два месяца. Они раньше видели друг друга: они ходят в один колледж, у них одни декорации, где они строят новую систему, одни люди, за которыми они вместе наблюдают.
Это. Это их история. История двух анархичных подростков, попавших под правило безысходности жизни.

Рассвет. Он видит её. Это что-то странное: она и рассвет, как две противоположные, но в то же время столь похожие стихии. Он подходит и садится рядом. Они не смотрят друг на друга. На горизонте гораздо красивее. Она даёт ему пачку, он закуривает, они молчат. Им не нужно слов. Это глупо – здороваться. Как будто они не знали, что встретятся. Они молчат. Солнце ещё не восходило, но уже светло. Скоро появятся люди. Они смотрят на восток. Тихо и красиво – единственное, что осталось девственно прекрасного в этом мире. Солнце восходит. Они встают и уходят, ничего не говоря. Теперь на мосту никого нет, перила опустели. Им сегодня нужно что-нибудь непременно придумать. Может умереть? Нет, это было бы неинтересно, ведь наверняка можно пока что придумать ещё что-нибудь, а это будет в финале – непременно наступит.
Солнце взошло. Им нужно поговорить. Нужно? Возможно.
-Ну? – спрашивает она.
Он молчит. Она всё понимает и тоже замолкает. Её не мучает мысль о том, что он ей не ответил. Вопроса не было, этого не произошло, три секунды вычеркнуты из сценария. Они молчат.
Он вопросительно смотрит на неё. Она кивает, и они меняют направление на жёлтое здание – колледж. Уже поздно что-то начинать, но рано всё оканчивать, жизнь не впопад. Они пришли. Можно взорвать с успехом несколько частиц эмоций у сонных существ, они пришли потревожить их самолюбие и безмятежное наслаждение системой. Все недовольны, отсюда вывод: все подчиняются. Пара. Она идёт в одну сторону, он – в другую. Через два часа они встречаются и идут курить.
-Глупость и бездушность, - говорит она.
-Закон и беспрекословное подчинение, - отвечает он.
Вот они и поделились впечатлениями. Она была на литературе, он – на истории.
Ничего интересного не предвидится, они уходят. Они уже давно вышли из возраста побед на уровне школы, колледжа и т.п. Раньше это было интересно, теперь они выросли из этого, поняли, что не имеет смысла пытаться изменить сформировавшиеся под натиском системы умы их ровесников. А младшие поколения пусть сами ищут себе путь к истине. Путь к истине…даже звучит смешно.
Они выходят из жёлтого здания и отправляются в парк. Там сейчас тихо и не видно людей, спешащих куда-то. Люди – это не существа. Люди – это внешние раздражители. Им нужно поговорить.
-Ну, как ты там? – он.
-Тихо… а ты?
-Написал песню.
-Смысл?
-Любовь.
-А ты знаешь, что это?
-Нет.
-Уверен?
-Да.
-Глупо.
-Я сжёг.
-Можно и так.
Молчание.
-Хахахаха! – он.
Она смотрит на него и смеётся.
-Что? – она.
-Мы такие придурки все!
-Хм…мысль))))
Они сидят и улыбаются. Им хорошо.
Они вскакивают и бегут наперегонки по осенней листве навстречу взбудораженному их присутствием городу.
Вечер. Они сидят у него в квартире. У него есть трава. Они курят. Она попробовала эту дрянь в первый раз, говорят зараза к заразе не липнет, а ей понравилось. Эта дрянь – лучшее, что она когда-либо пробовала. Почему-то всё, что нравится человеку в этой жизни принижено обществом или, что происходит гораздо чаще, запрещено.
Она рассказывает ему свою жизнь, он рассказывает ей свою. Им хорошо вместе. Они просто нашли друг друга. У него в сознании на миг появляется мысль: может это и есть любовь? Но тут же эта мысль отступает, когда она ложится рядом с ним. Это ближе – они это понимают. Они не любят друг друга как парень и девчонка, они любят друг друга, как два человека с этой планеты. У него звонит телефон – вчера он познакомился с очередной девчонкой, которая мгновенно в него влюбилась и вознесла его превыше всего и вся. Ему это всегда сначала нравится, потом начинает бесить такое тупое следование его мыслям, понятиям. Когда же появится кто-то, кто будет с ним, но не за ним, а рядом? Он встаёт, аккуратно снимая со своего плеча её голову, чтобы не разбудить. Она не хотела засыпать, тем более в такой позе – просто так получилось, всё-таки ей позволено – она в первый раз так жестоко обкурилась. В другом случае он бы засмеялся, разбудил её и спросил, какого хрена она делает у него на плече, но сейчас он не хотел этого. Он встал с кровати и начал пробираться сквозь дымовую завесу квартиры к телефону. По пути он спотыкается обо что-то твёрдое – её рюкзак. Из него выкатывается пузырёк с таблетками. Его сердце сжимается, он сам не понимает от чего. Да что это с ним, в конце концов? Наверное, он тоже перекурил слегка. Он выпутывает ногу из лямки рюкзака и продолжает путь по своему миру – миру мусора, окурков сигарет, дымовых завес, вечного дурмана и плотно задёрнутых штор. Он с трудом отыскивает телефон в шкафу, садится, пробует несколько раз сказать привет самому себе, но голос не слушается. Он не может вымолвить ни слова. Он хочет закричать, но не может. Он открывает рот, но даже не слышит своих мыслей, тем более – слов. Страх медленно подползает к нему сквозняком и начинает постепенно впитываться в кожу. Он ощущает на себе его холод. Он даже чувствует, как замедляет своё течение поток крови, как прекращается его дыхание. Потом он просыпается. Неужели это всё ему приснилось? Он лежит на кровати, её голова у него на плече. Откуда-то из того угла, где стоит шкаф, доносится телефонный звонок. Он аккуратно снимает её голову своего плеча и встаёт с кровати. В другой момент он разбудил бы её и с усмешкой спросил бы, что делает её голова у него на плече, но только не сейчас. Он начинает пробираться сквозь свой милый, тёплый, жестокий, кровавый уютный мир к шкафу. Затем он отрывает из-под горы грязной одежды телефон, садится и пробует свой голос. Он звучит необычайно громко, как ему показалось, поэтому, чтобы не разбудить её он залезает в шкаф и снимает трубку. Он кажется себе таким глупым, сидя в шкафу. Высокий, худощавый и необычайно нескладный, он еле-еле умещает свои ноги в этом маленьком мирке, заваленном плохо пахнущей одеждой. Но вот он снимает трубку.
-Да,-он.
-Здравствуй…эээ…ну, в общем, как дела?- находит она выход из затянувшейся паузы.
-Глупый вопрос.
-Почему?
-Тебя это что так сильно волнует, что ты способна набрать номер ради того, чтобы задать этот вопрос?
-Я набрала его, чтобы услышать твой голос.
Фу, как пошло…чтобы услышать его голос… Она уже его бесит. Он начинает медленно осознавать, что если он хочет сохранить в её потерянной душонке хоть что-то реальное, то ему следует прекратить терзать её своими странными вопросами, глубокими мыслями. Она всё равно не поймёт.
-Ладно, так чего ты хотела?
-Ну, не знаю. Может ты пригласишь меня куда-нибудь?
-Жду тебя сегодня в парке ночью.
Дверцы шкафа отворяются. Он жмурит глаза. Нет, не то чтобы в комнате было намного светлее, чем в шкафу. Просто за это время, ссылаясь на слепоту, можно просчитать то, что последует дальше. Она стоит перед ним. У неё чересчур заспанный вид для человека, прилёгшего вздремнуть на несколько минут, но и слишком сонный для выспавшегося. Её длинные волосы представляют собой некое подобие последствий взрыва в химической лаборатории. Она просто тупо стоит и смотрит на него. Ну вот. Им опять не нужно слов. Он смотрит на неё и начинает договариваться о месте и времени встречи. Она стоит и молчит. Он кладёт трубку, встаёт и смотрит на неё. Через несколько секунд он понимает, что она спит. Он поднимает её на руки и осторожно кладёт на кровать. Почему бы не разбудить её? Она бы и сама легко дошла… В другое время он поступил бы именно так, но не сейчас. Он накрывает её своей клетчатой рубашкой, сам натягивает кеды и выходит из квартиры.

Через два часа ему нужно быть в парке. У него сегодня ночь наслаждений. Он тупо осознаёт ненужность той несчастной, которая так надеется на встречу с ним. Сегодня он будет пытаться сделать из неё очередную марионетку. Нет, он хочет, чтобы его понимали, но у него почему-то ничего не получается. Он говорит о смысле жизни, сидя за столиком кафе под фонарём, а она смотрит на него и вздыхает, произнося одними губами: «Ты такой очаровашка.» Кто бы смог заметить в нём большее, чем лицо знаменитости, стиль рок-музыканта и безбашенный характер! Никто. Только она. Но её сейчас нет рядом. Он сам так захотел. Она сейчас спит в его квартире, накрытая его майкой, и пытается понять во сне, откуда этот чудесный запах, как будто пахнет чем-то знакомым, до боли знакомым. Но она никак не может понять и поэтому не просыпается. А он сидит, смотрит на эту дурочку, что перед ним, на её слегка утомлённый наигранный взгляд, на её восторженные черты лица, на блеск в глазах, который высвечивает одну дурацкую мысль её тупой головки: «Я вся твоя.» Он встаёт и уходит, не говоря ни слова. Она ничего не понимает, окрикивает его. Он не обращает на неё никакого внимания. Он снова один, и это его снова вполне устраивает. Он ещё слышит, как, вставая из-за столика кафе она расплачивается за них обоих и шлёт его ко всем чертям. Он знает, что он абсолютная противоположность идеалу, что анархичность его характера оставляет желать лучшего, что кроме себя он никого не любит и не уважает в этой жизни, что, кроме неё, его никто не понимает. Он всё это прекрасно знает, осознаёт это каждой ничтожной частичкой своего сознания, практически ощущает это физически. Он не просил никого строить из него в своих глазах идеал. Он то, что он есть, а совсем не то, каким его видят. И он в этом не виноват. И его совесть чиста. И вообще он хочет спать.

Ночь. Совсем ночь. Он входит в квартиру. Она стоит к нему спиной. Она развела руки в разные стороны, пытаясь, наверняка, повторить образ распятия. Тёплый осенний ветер ходит по комнате, шевеля обрывки газет. Она стоит на подоконнике. Она молчит. У неё закрыты глаза. Она чувствует себя абсолютно свободной. Её жизнь в её руках – так всегда было, и так всегда будет. Страх нашёл себе место в её теле – теперь он не мучает её, а лежит спокойно. Она вдыхает воздух, а вместе с ним – уверенность в себе. Она молчит, она пытается понять мир. Почему он, такой прекрасный и хаотичный, превращается днём во что-то странное и уродливое? Во всём виноваты люди. Они портят мир. Они вообще всё портят. Она начинает это постепенно осознавать – ветер вдыхает в неё эти мысли, пытаясь внушить ей истину. А может она просто сумасшедшая. Её волосы развеваются на ветру. Ей легко и свободно. Вот оно – то чувство. Она – хозяйка, она это понимает. И в этот момент её жизнь такая непредсказуемая. Её мечта. А мир – он замечательный. Но вот только эти люди… Она не любит людей: они глупые и ничего не понимают. Они умеют лишь делать, и лишь избранные – творить. Она отрывает одну ногу от подоконника и нависает над пропастью бульвара. Она чувствует, как страх взбудоражено мечется по её телу, пытаясь ухватиться за что-либо, чтобы только не упасть вместе с ней в эту пропасть. Страх бьётся в отчаянных попытках удержать её, зацепить её за жизнь. Она побеждает его. Он бессилен против неё. Теперь у неё больше нет страха. Или она лишь старается себя в этом убедить? Как только в сознании проносится пусть даже тень сомнения, страх возвращается. И снова она практически физически ощущает, как происходит выброс адреналина в кровь, как из области сердца сильные волны прокатываются по всему телу, такому спокойному, и, доходя до головы, усиленно бьют. Голова начинает кружиться. Это неправильно. Если она сейчас упадёт, то это будет не по её воле – а это неправильно. Но вот опять задача – её жизнь по-прежнему в её руках: у неё есть доля секунды, чтобы схватиться за что-нибудь или сунуть руки в карманы. Думать времени нет. Эти мысли молниеносно проскальзывают в её сознании, но всё мимо. Она понимает – она падает. Падает тихо и незаметно, и в то же время – как на замедленной съёмке. Она отчётливо осознаёт каждый пройденный ею в пространстве миллиметр, каждую, даже самую что ни на есть ничтожную долю секунды она ощущает на себе, она слышит время, она видит воздух, не открывая глаз. Она хочет увидеть её в последний раз – свою жизнь. И она видит. Она видит маленькую девочку в рваных джинсах и потёртой футболке, которая, нацепив на себя огромную для неё кепку, гоняет с такими же оборванцами во дворе футбол. Потом должны последовать воспоминания о родителях. Но она этого не хочет. Она много раз смотрела этот фильм – некоторые кадры можно и вырезать. Она понимает, что через считанные доли секунд её ноги окончательно оторвутся от подоконника, и тогда её время кончится, воспоминания пропадут. И лишь кровавое пятно на асфальте. Она разобьётся кучкой несбывшихся желаний, не исполнившихся мечт, недодуманных мыслей о серую прохладу асфальта. Что она хочет увидеть в последний миг своей жизни? Наверное – его. Он. Он смотрит на неё уже несколько минут. Он не хочет вмешиваться – это не в его принципах, это – её жизнь. Но когда она начинает падать, он подбегает к окну и обхватывает её обеими руками, как будто она – самое дорогое, что есть у него в жизни. Да, наверное, так и есть. Почему? Он и сам ещё не до конца разобрался. Но она – его друг. Первый и единственный близкий человек. И только сейчас он осознал, что не хочет её терять. Она прежде резала вены – ему было плевать. Она держала дуло у виска – он равнодушно курил и смотрел на небо. Он держал нож у своего горла – она напевала себе под нос какую-то детскую песенку и фотографировала комара. А теперь она падала, и он её поймал. Почему так произошло?

Она не понимает, что произошло. Она не чувствует себя, не чувствует ничего, кроме лёгкого теплого бриза. Она лежит и не может пошевелиться. Её охватывает страх. Это смерть? Она умерла? Где она? Как всё произошло? Что сейчас с её телом? Множество вопросов и бессвязных мыслей проникают в её сознание, которое под их давлением разрывается на части. Она боится. Она чувствует себя такой маленькой и беззащитной, ей кажется, что сейчас она уязвима даже для этого самого бриза, который теперь кажется ей жутко противным и навязчивым. Она пытается закричать, но не может разлепить губы. Она пытается приподняться, но не может пошевелить ни одним мускулом своего так исхудавшего за последние несколько мгновений тела. Она бьётся как муха в паутине, но ощущает свою полную беспомощность. Тогда она начинает плакать. Она ещё никогда в жизни так не плакала. Она вообще не плакала последние несколько лет. Она привыкла быть сильной и независимой, а теперь что-то возымело власть над ней и она вынуждена сдаться. Её начинает трясти. Она чувствует, как с каждым ударом ускоряется биение её сердца. Ей больно от этого. Сердце бьётся так, будто хочет вырваться из груди наружу прямо через кожу, пробив грудную клетку. Внезапно оно осознаёт, что таким образом ему не высвободиться, и оно пытается попасть в горло – единственный выход. Она начинает задыхаться и захлёбываться в слезах, соплях. Пот с неё льёт как лавина, сходящая с гор после снегопада. Она начинает биться в истерике. Внезапно её губ касается что-то тёплое и мягкое. Она чувствует, как поток воздуха, взламывая все секретные коды и пароли, пробивается ей в лёгкие. Она чувствует, как он циркулирует, как соединяются и распадаются молекулы, как высвобождается энергия. Она чувствует, что может вдохнуть. Вдыхает. При этом глаза её непроизвольно открываются, яркий свет сражает её и ослепляет своей уродливостью. Она снова убита – на этот раз – светом. Жестокая ирония судьбы. Ей нет места ни на этом свете, ни на том. Что происходит? Она моргает и пытается всмотреться в проявляющиеся контуры какого-то помещения. Минуту спустя она узнаёт в этих странных очертаниях его квартиру. Она видит его. Он сидит на полу, его руки трясутся, его вообще всего колотит неумолимая дрожь. Его лицо – помесь серой, белой и, местами, бледно-бледно-жёлтой краски, растворённой в воде. Он весь мокрый, волосы всклокочены, глаза необычайно даже для наширявшегося человека расширены. Он смотрит мимо неё и его губы сомкнуты судорогой. Он безуспешно старается расщепить их. Почему у него ничего не выходит? Он хочет подползти к ней и убить её, просто за то, что она поступила так с ним. Она хочет подползти к нему и убить его за то, что он не позволил ей уйти в другой мир, где её никто пока ещё не знает, где её никак пока ещё не зовут, за то, что он вмешался в её жизнь – в жизнь, которая принадлежит только ей. Они смотрят друг на друга полными ненависти и слёз глазами. Она ненавидит его. Он ненавидит её. Они одни были в этом мире, теперь они ненавидят друг друга. Она его – за то, что он не захотел остаться совсем один, за то, что он вернул её к жизни, он её – за то, что не отпустил её. Она находит в себе силы подползти к нему и ударить его кулаком в плечо. Он не реагирует. Он больше не чувствует боли, он не чувствует ничего. Она беспомощно падает ему в руки и плачет. Он не хочет больше ничего, кроме как сидеть вот так вечно, когда она плачет ему в плечо, пачкая его любимую рубашку своими смешанными с тушью слезами. Они снова вместе, и теперь он понял, как она ему дорога. Он больше никогда её не отпустит. Он любит её.
-Знаешь, по-моему, я люблю тебя.
-Знаешь, по-моему, тоже, - отвечает она, и они засыпают.

Утро. Ещё очень рано. Он просыпается. Он по-прежнему сидит в том же бестолковом положении, что и вчера вечером. Он открывает глаза. Окно в комнату по-прежнему открыто, вокруг полно осенней листвы. И очень холодно. Он встаёт и закрывает окно. Потом ложится на кровать и закрывает глаза. Так он лежит несколько секунд потом открывает глаза и снова встаёт. Вот. Именно так. Так он просыпается каждый день и только так ему удобно. То, что произошло минуту назад, на самом деле – сон, вымысел. Он не просыпался на полу и не закрывал окно. Он вычеркнул это из сценария. Что бы не случилось, он должен проснуться в своей заваленной мусором постели и начать день именно с того, чтобы открыть глаза и увидеть белый потолок. Почему потолок белый? Это как-то неправильно, неоригинально. Это раздражает и бесит. Он потягивается, зевает и идёт через кухню на балкон. Он находит среди груды старого хлама банку с красной краской и идёт обратно в комнату. Он встаёт на кровать и раскрашивает потолок над ней в красный цвет. Ему нравится. Но он сделал слишком многое. Мир уже изменился, и это его заслуга. Он закрывает банку с краской и кладёт её на подушку. Над ним – красное пятно, цветное, посреди серо – зелёного сумрака комнаты, и оно, похоже, светится, как будто он – это старая фотография, а пятно – дефект при проявке снимка. Он застывает на несколько мгновений, он что-то забыл. Красные капли смачно падают ему на плечи.
Он идёт на кухню и включает воду. Несколько минут он стоит, облокотившись руками на раковину. Вокруг – только чёрное пространство, раковина и кран с журчащей водой. Больше – ничего. Как будто материя пропала из этого мира, и в мёртвой неестественной тишине раздаются удары его сердца. Его дыхание становится прерывистым. Он закрывает глаза и снова их открывает. Он стоит на кухне. Не стоило так сильно обкуриваться вчера. Мысль пропадает в пустоте сознания. Он садится на пол и закуривает сигарету. Дым просачивается сквозь него и циркулирует по его организму. Он чувствует это и явно представляет себе то, что происходит у него внутри. Для него его внутренний мир – это пустота и лёгкие. Возможно, у него ещё есть кости, а ещё – сердце, но их он себе не представляет. Он просто не понимает, зачем они там нужны. А лёгкие служат сосудами, в которых серыми витками плавает дым. Он понимает, что сидит с закрытыми глазами и открывает их. Он сидит на полу и курит сигарету. Его глаза прищурены, а голова наклонена, и он смотрит в окно, как будто пытается что-то там рассмотреть. На самом деле видно только серое небо, которое заволакивает дымом, дымом, который выплывает из него. Он знает, что чего-то не хватает, но его это мало волнует. Он встаёт и идёт к ванной. Дверь прикрыта. Он становится и смотрит на неё. Он не хочет видеть то, что происходит за ней. Он проваливается в темноту, и вот уже существует только он и дверь. На этот раз он быстро очнулся. Он разворачивается и уходит из квартиры. Он не знает, что пропало из его жизни, и поэтому не ищет этого. Его это не особо волнует. Он никогда не вернётся в эту квартиру. Он никогда ничего не вспомнит. Он идёт по улице, а вокруг – толпы людей, в которые он не вписывается. Он идёт. А у него на плечах краска смешалась с каплями её крови. А у него в ванной лежит её труп.

@музыка: Olivia inspi' Reira - tears and rainbows (Nana OST)

@настроение: такой лабудовой лабуды архив, что прям ...)

@темы: архив лабуды

---

Серое время

Оглянись вперёд: ты же знаешь, что будет.
Безнадёжность придумали не боги, а люди.
Наверху, похоже, кризис перепроизводства -
Не хватает талантов в нужных пропорциях.
Забирают на небо всё, что плохо лежало,
Словно где-то на фабрике не хватило материала.
Заберите меня: я не хочу наблюдать,
Как кому-то кого-то будет здесь не хватать.
...
Культура поп-уникальности
С тобой
Накроет нас в параллелях реальности.
Давай сбежим отовсюду к тебе
Домой,
Где так презрительны частности.
От кухни до неба нам строго по
Прямой,
И, предвкушая опасности,
Возьми меня за перетянутую руку:
Ты мой
Всего лишь на ночь безучастности.
...
Однозначности в мире не бывает абсолютной,
Даже выверенное время имеет свои погрешности в сутках.
Выгораешь на десять, кажется - на девяносто:
Всё по книгам, всё по-математически так просто.
Килограмм моих мыслей тяжелее кило стали:
Жизнь отлична от теорий исключеньями из правил.
В запотевших мирах троллейбусных окон
Соберу в прочную нить мыслей волокна.
...
Культура поп-уникальности
С тобой
Накроет нас в параллелях реальности.
Давай сбежим отовсюду к тебе
Домой,
Где так презрительны частности.
От кухни до неба нам строго по
Прямой,
И, предвкушая опасности,
Возьми меня за перетянутую руку:
Ты мой
Всего лишь на ночь безучастности.

@музыка: напеваю

@темы: архив лабуды

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

На обломках асфальтовых рельс
Пресловутой мирской дороги
Из меня подростковую спесь
Выбьют жалобы вечно убогих.

Я не знаю, как здесь оказался,
И, наверно, меня где-то ждут.
Путь до дома в длину оказался
Куда более тысяч минут.

То, что раньше прельщало романтикой
Городских безразличных огней,
Оказалось на деле лишь фантиком
В баке мусорном древних аллей.

Я устал, и теперь я вне времени,
Чтоб рвать струны в пыли и писать.
Безответственно - нет больше стремени,
Чтоб меня по пути направлять.

@настроение: бред

@темы: архив лабуды

---

Люди вокруг вскрывают меня артериальностью своего творчества. Мне нравится. Я растворяюсь.

@темы: эмоциональная алхимия, friends will be friends

---

У каждого внутри - свои преграды
И хитро изощрённые пароли.
На полках пылью покрываются награды
За все удавшиеся нам когда-то роли.

В кассетных плёнках отраженье прошлого
Растянем параллельно грубых рук.
И запах эпатажного и пошлого
Фальшивого страдания и мук.

Нам выдадут таблетки в скромных порциях,
Чтобы загладить ощущение вины.
Мешаем жизнь и декаданс в своих пропорциях,
В оттенках психотропной желтизны.

Поговорим о том, о чём молчат.
И тишина - о том, на что вся вера.
Чему отнюдь не каждый будет рад.
Чему не каждый, но так сильно предан.

Не будем падать в абстракционизм.
Я просто очень рад, что, наконец-то,
Весь грубый фарс и псевдо-символизм
Ушли походкой опьянённых терций.

Я присягну на верность вечному кошмару -
Я буду помнить: по моей вине
Не зарастёт неоперабельная рана -
Неизлечимость жизненных клише.

Мне так спокойнее, когда за полночь
В изгибах пыльных мёртвых простыней
Ко мне подкрадываться будет помощь,
Её отвергну жестом королей.

Мне было б проще рассказать о многом
В крючках и галках стихотворных строк.
Меня бы понял, может, Павел Коган,
Увы, отживший свой недолгий срок.

Я написала бы о душных городах,
Которых нет на синем шаре Мира.
О том, как люди выглядят в гробах,
Куда ложатся после местного трактира.

Насколько сильно может ранить нота,
Как режут пальцы белые стихи.
Как щёлочь нашего высокого полёта
Нейтрализует кислота асфальтовой любви.

Но я молчу, сдувая пепел с брюк,
И руки с дрожью складывают оригами.
Мы тренируем наш смертельный трюк,
Опасней становящийся с годами.

Я не сотру из памяти своей
Ни строк, ни нот. И в иступленье
Я вспомню радость, горечь, грубость всех затей
И задохнусь от сласти искупленья.

@темы: архив лабуды

---

Я дурак.
Вот что значит - полезла в календарь вконтакте.

Ксюшкин! [J]lady.sirius[/J]! С давнопрошедшим днём рождения тебя)) Прости, пожалуйста, что не поздравила, дурная моя голова, не смотрящая на оповестители. И всё же, я слышала, что лучше поздно, чем никогда)
Солнышка в окошках, песен и музыки, морозного неба в звёздах, и чтобы каша в голове была как в летнем лагере: холодная, твёрдая и способная разложиться по полочкам и сложиться в карман, чтобы не доставлять лишних неприятностей. Красивых мыслей и творчества, творчества вокруг и внутри)) Чтобы близкие люди улыбались, искренне. И чтобы ты улыбалась вместе с ними.
Ну, и пошлости - удачного поступления, даа)))
.<3. be unique)

@темы: память по числам, friends will be friends

---

Мне так стыдно за Вас. Мне и больно и жутко.
Мне не хочется верить такому концу.
Из "Принцессы Мален", вдохновенной и чуткой,
Превратиться в такую слепую овцу!

Он Вас так искалечил! Тупой и упорный,
Как "прилично" подстриг он цветы Ваших грез!
Что осталось от Вас, Ваших шуток задорных,
Ваших милых ошибок, улыбок и слез!

Он Вас так обезличил! Он все Ваши мысли
Перекрасил в какой-то безрадостный цвет.
Как увяли слова! Как бессильно повисли
Ваши робкие "Да", Ваши гордые "Нет"!

Это грустно до слез. И смешно, к сожаленью,
Что из "Розы поэта" - и это не лесть -
Этот добрый кретин просто сварит варенье,
Спрячет в шкаф и зимой будет медленно есть.

Одного он не знает: чем сон непробудней,
Тем светлей пробужденье, тем ярче гроза.
Я спокойно крещу Ваши серые будни,
Ваше тихое имя целую в глаза.

[c] Александр Вертинский. "Принцесса Мален"

@темы: эхо